Из воспоминаний Рыбалко С.А. - бывшего сержанта, звукометриста 8-й батареи 635-го ГАП 175-й СД:
«… Что такое связь с пехотой?
До Киевского укрепрайона, и некоторое время в укрепрайоне, нам очень и очень большую помощь оказывали бронепоезда. Они беспощадно громили противника, а нам оказывали громаднейшую моральную поддержку.
С уходом бронепоездов пехота и артиллеристы остались на пару, и без танков, и без прикрытия с воздуха, и без зенитных средств.
Пехотные командиры, – «царицы полей», – были очень рады, когда для общего взаимодействия или поддержки в бою, к ним приходил артиллерист. Во-первых, это живая связь между людьми. Во-вторых, корректировать огонь просто таки приятно с передовых позиций или штабных блиндажей батальонов и рот.
Один день в неделю, это целые сутки, приходилось и мне, как умеющему и знающему мало-мальски теорию и практику артстрельбы, бывать в пехоте, хотя на нашем НП мы и так находились не далеко от стрелковых позиций.
Немец в те времена, как известно, наносил артудары не только конкретно по целям, но и бил по квадратам – увлекаясь тактикой выжженной земли, а по этому, само передвижение по переднему краю обходилось дорого. Стократ легче вести работу, бой в родном окопе, чем перебежками или по-пластунски, двигаться под обстрелом в том или ином направлении.
Бесконечные атаки и контратаки, с той и другой стороны, очень часто меняли обстановку и положение на переднем крае, а поэтому довольно часто приходилось попадать в разнообразные ситуации.
Чаще всего мне приходилось бывать в районе с. Тарасовка. Особенно запомнился случай, когда в ночное время (была тихая, тёплая августовская ночь, с моросящим мелким дождиком) нам – шести бойцам, посчастливилось отправить на тот свет около четырёх десятков фрицев. Причём, всё это произошло чисто случайно.
В силу сложившихся обстоятельств мы оказались за передним краем немцев, в их тылу, и нам нужно было незаметно пробраться на свою территорию. Ну и топаем, а немцы имели привычку окапываться в ямах громадных размеров, так это человек на 20-25, делать перекрытие и жить там с комфортом. Слышим, а в двух таких ямах-блиндажах – стоит страшный галдёж. А у нас, кроме простых винтовок, были ещё гранаты-«лимонки», вот мы туда их и запустили. Жаль, что в те времена не было у нас автоматов, но и гранаты навели там полный порядок. Поднялась шумиха со стрельбой, но нам всё таки удалось ложбиной, через ж/д насыпь, выбраться к своим, при этом, не потеряв ни одного человека. Правда, если не считать, что рядовой Артанов (узбек по-национальности) был ранен в мякиш ноги, но пуля не задела кость и он, с горем пополам, мог двигаться вместе с нами.
В укрепрайоне мы почувствовали себя, как дома. Мы избавились от частых передвижений, что при наших слабых, не очень быстроходных тракторной и лошадиной тяге, было мучительным и досадным делом, если учесть, что немцы имели быстроходную технику для переброски своих войск.
При обороне укрепрайона наши потери в живой силе были большими. Ежедневно выбывало из строя 25-30% личного состава. Но, тем не менее, мы все были убеждены, что нет такой силы, которая могла бы сбросить нас в Днепр, что мы не сдадим Киев врагу.
В субботу, 7 или 8 августа (суббота была 9 числа – Прим. А.К.) , немцы забросали нас листовками цинично-похабного содержания, с приглашением на свой парад в Киеве. Мы думали, что немцы пойдут в наступление завтра, в воскресенье – утром, с восходом солнца, как это они делали всегда. Но на этот раз бой разгорелся после обеда. Мы тогда стояли в промежутке между полустанками Жуляны и Тарасовка, по насыпи железной дороги. Противник наносил свой удар в направлении гражданского аэродрома и сельхозакадемии, а мы били немца во фланг.
В тот день и ночь, до 2-х часов, наши пушки извергали тонны металла по врагу. Мне пришлось командовать с НП двумя пушками, которые вели огонь, сначала, в южном направлении, а затем и в юго-восточном. Кажется, в тот день мы неплохо поработали, пришлось стрелять и с закрытых позиций и прямой наводкой.
Стояла тёплая летняя ночь, с юго-запада дул тёплый, ласковый ветерок, а потому весь пороховой дым от выстрелов пушек, окутывал работающих на позициях ребят-артиллеристов. По этой причине, по окончании боя, на лицах пушкарей, на их мокрых от пота гимнастёрках, чёрным, толстым пластом лежала пороховая копоть, больше похожая на мазуту.
Мне это почему-то запомнилось, потому что поработали мы в поте лица и крепко устали, но и результаты были не плохие: немец не прорвался на южную окраину Киева. Конечно, тут основная тяжесть легла на части, которые приняли непосредственно на себя лобовой удар противника, ну а мы били фрицам во фланг, а потом и по хвосту.
В начале второй декады августа об этих боях много писали фронтовые газеты. Я и до сих пор помню стихи А. Безыменского, хотя они после в печати, кажется, больше не появлялись:
«На крутогорье у Днепра, где только ветер мчится, стоит красавица столица, Москвы родимая сестрица».
Безыменский провозглашал:
«Будь спокоен, гордый Киев, тебя врагу не отдадим!»
Это благотворно влияло на умы и сердца людей из этого кромешного ада.
Первая декада августа была очень напряжённой для нас, но и в тоже время она принесла нам окончательную уверенность и убеждение, что Киев немцу не будет сдан. Да и немцы стали умнее.
Припоминаю, как на участке от ж/д насыпи и правее, в направлении Ворзеля (на север), наши бойцы переднего края как стихийно, само собой, запели во весь фронт, во всю ширь песню о Степане Разине и «Ой не ходи Грицю», а немцы запели свои песни – дело было перед заходом солнца. Казалось, весь фронт, вся земля, лес, небо – всё запело, может и минорными нотами, но пело.
Немцы, наверное, их командиры, не выдержали этой страшной для них человеческой симфонии и открыли по нашим позициям ураганный артиллерийско-миномётный огонь. Мы парировали ответным ударом по немецким окопам. Завязалась страшная артиллерийская дуэль. Многие люди с обеих сторон так и не увидели заходящего солнца. Да, так было…
20 ноября 1973 года».
|